Мастерство постижения
Удивительные стечения обстоятельств … Как много радостных событий зависит от почти случайных этих самых стечений… Этим летом мне довелось сменить работу. И вот, по «поручению нового работодателя» я, не без волнения, набираю пин-код карты, чтобы позвонить в Соединенные Штаты, в семью, где оба супруга с великим достоинством носят фамилию Щерба. Щерба! Фамилия, которую нет нужды представлять тем, кто пришел в конный спорт не вчера… Александр Александрович Щерба - мастер советской школы, чемпион, мэтр, знаменитость… Четверть века назад каждый «зеленый» третьеразрядник из детской конноспортивной школы отдал бы не задумываясь все самое свое заветное (втайне от родителей, конечно) лишь за то, чтобы раз в жизни оказаться учеником в его манеже.
Сколько мастеров спорта вышло из рук именитого тренера? Скольких он посадил в седло и вывел на международную арену в те годы, когда советский конный спорт не вызывал насмешек западных коллег, а напротив, русским лошадям отводили на международных стартах самые светлые денники в наилучших конюшнях олимпиад и чемпионатов. Александру Александровичу – 65! Конный вестник «Маренго» поздравляет его со знаменательным юбилеем. Эта публикация – очень маленькая часть того, что мне посчастливилось услышать по телефону. Три июльских поздних вечера (разница во времени – 8 часов!), три неторопливых беседы. Вопрос – вдумчивый ответ, или ироничный, или, напротив, очень серьезный и по-своему исчерпывающий. 65 лет - по словам САНСАНЫЧА (так зовут Александра Александровича близкие друзья) – счастливый юбилей. 50 лет, полвека в седле, много это или мало? Зная триумфальный послужной список А. А. Щербы, я позволила себе банальность, задала Мастеру вопрос: Счастлив ли он в земной жизни? Ответ удивил: «Безусловно! Я наконец, начал понимать лошадей и понимать самую сокровенную суть выездки, суть взаимной любви и согласия коня и человека! К тому же, я еще в силах применять на практике то, что понял и переосмыслил…
Итак, специально для читателей «Маренго» рассказывает юбиляр:
-- В конном деле нет случайных людей. В конном спорте, пожалуй, есть. А вот в конном деле - нет. Что я имею в виду? Если человек посвящает всего себя, подчиняет свою волю любимому делу, и если это дело – служение лошадям, и если результаты его труда можно назвать успешными, то это никогда не бывает случайным. Сейчас в моем возрасте мне открылась удивительная истина, недоступная в юности: тот, кто любит себя на коне, но не любит лошадь; тот, кто слепо верит в то, что набором отработанных приемов и амуничных изощрений можно заставить коня работать и служить человеку – тот обречен на неуспех.
Даже если формально он достиг когда-то каких-то высот или титулов, он впоследствии раз за разом, неизбежно будет терпеть неудачи, проколы, срывы. Подчинение лошади – лишь видимая самоцель выездки. Жаль, что многие поверхностно судят о конном спорте, понимают это буквально – подчинить, заставить, «загнуть», сломить упрямство. Все это отчасти так, но только отчасти, главное же в выездке - умение договориться… Одним словом конный спорт это… постижение лошади – таинственная и многосложная наука!
Как люди приходят к пониманию сути конного дела? У каждого своя дорога… Но я уверен, для того чтобы овладеть этим искусством, этой тонкой наукой изначально важны две составляющих: человек должен родиться с этой «божьей искрой» в душе, и конечно же, должен попасть в руки тех тренеров, кто эту искру не погасит. Всадник должен пройти школу. Школу в полном и широком, академическом смысле этого слова. Страсть к лошадям генетически обусловлена, я уверен. Мой прадед по линии матери был серьезным агропромышленником и просвещенным ветеринаром. Был столь любим и уважаем крестьянами, что только его добрая репутация уберегла его от расправы после революции. А отец… удрал от деда вместе с Красной Армией на заводном коне. За каждой конной армией шли подседланные, запасные кони - заводные. Отец в шестнадцать лет вскочил в седло и … вернулся через десять лет красным командиром!
Все или почти все прославленные наши советские маршалы вышли из кавалерии! Вы задумывались об этом когда-нибудь? Жуков, Рокоссовский азами военной науки овладевали у николаевских вахмистров, у тех, кто еще у гениального Филлиса учился. Да, потом, конечно, были танковые военные академии и кони ушли в прошлое… Но по моему убеждению, самые одаренные люди, с самым высокоорганизованным интеллектом и именно с самым сильным талантом ко взаимодействию вышли из кавалерии… Как и лучшие советские тренеры прошлого, великие спортсмены, великие учителя. Мальчишкой я пришел в конноспортивную школу в четырнадцать лет. Тогда не брали раньше… До этого на каникулах, в деревне, конечно же гонял в ночное на бедных, колхозных лошадках. Такие были кони послевоенные, костлявые, недокормленные. Тренер (а тогда порядки в спортшколах были полувоенные, по кавалерийским традициям) дал команду: «Кто ездил верхом, шаг вперед!» Изо всей шеренги мальчишек-москвичей гордо вышел я один! И получил по заслугам – коня вороного мне дали порезвей и седло без стремян, пожестче на нем было… В общем свалился я тоже один изо всех. И сделал первый вывод в конном спорте – молчи и никогда не хвастайся! Этот чисто вороной, без единой отметины араб, компактный и страшно энергичный был очень интересной лошадью – из конюшни Геринга, трофейный жеребец. Таврен был римскими цифрами. Мои согрупники его недолюбливали за излишний темперамент, он и подтаскивал… Но именно на нем я выполнил третий разряд и выиграл первые в жизни соревнования. Очень любил ездить на нем, а главное, он был первой лошадью, кто научил меня… договариваться с конем. И тренер, незабвенный Александр Давыдович Шатенштейнас, из Литвы родом, был удивительным, замечательным тренером. И строгим, и чутким. Настоящим мастером, способным преподать школу, настоящую старую ганноверскую школу, берущую начало еще от Каприлли. Может быть, я именно ему обязан тем, что в последствии сам стал растить спортсменов из юношей, из детей буквально. Ведь азы, фундамент нужно закладывать сызмальства правильно и качественно. Тогда это и есть школа. В общем, удалось и второй разряд выполнить без помех и очень скоро. Через два часа, как выполнил третий. В качестве поощрения за победу в первых квалификационных стартах мне тот час предложили попытаться проехать большую высоту не на самой легкой лошади… Очень хорошо помню ту кобылу, на которой отпрыгал на II разряд. Англо-монголка. Такая длинная что хотелось ей приделать еще пару ног посредине. И с характером. Хотела - прыгала, не хотела - вставала. Опять пришлось договариваться. Мне вообще повезло в том, что часто в последствии мне доставались очень трудные лошади. Часто из-под какого-то, вставшие, проблемные. Они оказались очень хорошими учителями, лишили меня иллюзий, что любую лошадь можно «загнуть и пропихнуть». В нашей конной школе, в «Пищевике», тренировались выдающиеся всадники, мэтры. Но удивительно, нам юношам давали на соревнования лошадей основного спортсостава. Таковы были традиции тех времен, такова была клубная солидарность.
Справедливо считалось, что хорошо учить молодое поколение возможно только на хорошо выезженных лошадях. В юношеских соревнованиях я выступал (и успешно) на великом Фиделио! На нем знаменитая Нина Андреева ездила и … я, юноша, стартовал по 130 см конкуры. Представляете, с каким чувством ответственности мы тренировались? Фиделио был назван великой, замечательной лошадью при жизни за свой спортивный дар, а тебе его доверяют в твои пятнадцать лет… Удивительный прыжковый конь – очень невысокий, очень глубокий, и дар прыжка, сердце – от Бога! Первым моим спортивным конем настоящего спортивного класса был буденновский Идеал, завода Первой Конной Армии. Идеал – была его армейская кличка. Выезжал его майор Ченкуров, в наш клуб его променяли на какую-то хорошую школьную лошадь. Тоже был талантливой и, одновременно, страшно щекотливой лошадью, и с ним приходилось договариваться. Он был настолько изнежен и щекотлив, что не позволял даже пальцем прикасаться к холке или спине за седлом. На соревнованиях мне приходилось подкалывать полы редингота. Стоило прикоснуться к коже этими самыми полами, он немедленно «высаживал с визгом». Тогда ведь коротких рединготов не шили, выступать приходилось в том, какой выдавали из командного гардероба. Но любил я его безмерно. Он абсолютно не терпел грубости руки, никакой диктатуры и обладал при этом феноменальным прыжком.
К тому времени сложился мой выбор в спорте – конкур! Почему? Это забавно…
Юношеский максимализм не допускал и мысли о выездке, о высшей школе. Казалось не интересно – что это они там рысью, галопчиком колдуют? Разве это спорт для мужчины? Хотелось выше, быстрее. Одним словом, полет в душе, ветер в голове. А старшие троеборцы как раз в манеже высоко не прыгали и даже не пытались. Их маршруты, нам конкуристам, казались «детскими». Конкур – другое дело!
Тогда очень серьезно тренировались, с запасом высоты. На мощность прыгали… В семнадцать лет на Идеале я выполнил норматив мастера спорта. Кажется, это был беспрецедентный случай, чтобы выполнить мастера до армии и до совершеннолетия. Но победа в Кубке Дружбы Народов СССР давала право на присвоение звания. Присвоили мне его, кстати, только когда исполнилось 18 лет. И сразу же поручили тренерскую работу.
Служил я в ЦСКА в то время, когда там служили и тренировали по-настоящему великие спортсмены – Лилов, Распопов, Шабайло, Фаворский…
У лошадей, выезженных Распоповым, был самый лучший повод изо всех, на которых я ездил когда-либо. Он добивался феноменальной чуткости и отдатливости рта, эти лошади управлялись абсолютно невидимым воздействием… Сергей Иванович Филатов, уже после победы в Риме, учил меня пассажу и пиаффе на Абсенте. Да, да, на том самом Абсенте! «Щерба! Седлай Абсента, разминай, подъезжай к зеркалу!» «Есть товарищ майор!». «Теперь делай так, так и так-то!» Абсент пиаффирует… «Понял?! Теперь покажи!» Представьте себе качество выездки этих лошадей, если жеребца – олимпийского чемпиона не боялся Сергей Иванович Филатов давать… учиться! Абсент меня учил.
Великие всадники, великие лошади. И великое счастье учиться у них.
Там же, в ЦСКА на тракененском Мятеже Кировского завода я попал в Аахен, на Всемирные конные игры. Это было в тот год, когда Тиддеман провожал на пенсию знаменитого Метеора. Очень торжественные проводы довелось нам увидеть и сфотографировать. Мятеж, Митя превосходная лошадь, выезженная Борисом Лиловым, к великому сожалению, имел кроме бесспорного таланта и великолепной техники очень слабые ноги. Два часа в день уходили на Митины ноги. Компрессы, бинты, глина… Я прошел очень удачно отборочные туры, попал в основной состав команды. Но! Лошади в Аахен девять дней шли поездом, в товарном вагоне. Лошадь моя пришла «без ног», с отеками и хромотой. Выступить нам не довелось… Ветконтроль не пропустил. Затем уже, после армии, я трижды был чемпионом СССР по конкуру в 1976, 77, 78 годах, в 1979 выиграл Спартакиаду Народов СССР.
Одного из моих кубковых, победных коней звали Гал, он был, пожалуй, самой трудной лошадью в жизни. Как говорит молодежь сейчас, «с отъехавшей крышей». Достался намертво вставший, с расшатанной, сорванной нервной системой… Или вставал, или таскал. Ставил челюсть и подхватывал так, что поначалу приходилось тормозить буквально в стену, в трибуны! Однажды, на конкурном поле Московского ипподрома я вот так «зарулил в трибуны». Увидев, как в панике со скамеек сорвались зрители первых рядов, осознал - какое это убедительное зрелище для зрителей со стороны – «подхвативший» Гал. При этом он прыгал как каучуковый мяч, если хотел прыгать. К тому же, он не терпел однообразной работы – приходилось придумывать, как удивить его на тренировке. Но и с ним мы договорились… Тем, кто уверен, что человек может силой справиться с лошадью, я бы порекомендовал поработать с Галом. Начинали мы с цепочки во рту вместо трензеля (такой был страшный рот у этого коня), а выступали уже на мягком трензеле и без шпор. Вот так-то! Важно понять, что лошадь только терпит человека, она позволяет человеку ездить на ней верхом, прыгать, крутить пируэты. И непозволительно бесконечно использовать лошадиное терпение, ничего не отдавая лошади взамен. Ни любви, ни терпения, ни понимания. Вступать с лошадью в конфликт – безрезультатное занятие. Можно тешить свое самолюбие, гордиться тем, что подавил коня, добился чего хотел, но … спорт больших высот покажет, кто есть кто. На вершинах пьедесталов всегда стоят партнеры, а не рабы под господами. Да и, конечно же, мой прекрасный, любимый буденновский Чистяк… Конкурную карьеру в Советском Союзе я закончил на нем. Буденновцы – одни из моих самых любимых пород лошадей. Очень характерные, особые, одаренные лошади.
Чистяк был настоящей лошадью олимпийского класса. К несчастью, он рано пал, не до конца раскрывшись. Похоронен он в Московском клубе «Спартак», как и положено по традиции – стоя в могиле, в своей уздечке. В Америке, где мы с супругой сейчас живем и тренируем, наши буденновцы (у нас их два) поражают американцев своей непохожестью на, привычные им, американские породы. Особенно интеллектом и нравом. Американцев удивляет, что такие темпераментные и отдатливые в работе, они такие ручные и покладистые, разумные и привязчивые. Жаль, конечно, что океан разделяет нас от русских лошадей, от старых друзей, любимых учеников… Друзья и ученики простят меня, конечно, если в год своего юбилея вспомню маленькие забавные эпизоды тренерской работы:
Вячеслав Чуканов, друг, Мастер! А попал ко мне в группу в 12 лет. Он был, к слову сказать, самым маленьким и самым горячим! Между прочим, за этот самый темперамент и за вечные пререкания тренерский совет дважды чуть не отчислил его. Приходилось отстаивать, ручаться и все такое. Я в нем видел - маленького себя: такая же в Славке была пламенная страсть к прыжкам, к победе. Просто рвался в бой так рьяно, был готов на все, на любые муки, чтобы тренироваться и выступать. Приходилось, конечно, осаживать, остужать. Я рад, что не ошибся в Вячеславе; рад, что когда-то ручался за него на педсовете спортшколы. Вячеслав приобрел удивительную технику прыжка – неторопливую, несуетливую, с идеальным расчетом. Лошади, работанные им, обладают очень пластичным, академичным прыжком.
А вот Дима Берестов был противоположностью Славе. Дима попал ко мне уже из юношей от Натальи Филипповой. Наташа, к слову сказать, была моей первой ученицей, выполнившей норматив мастера спорта. В последствии, будучи тренером, Наталья делала ученикам очень красивую, элегантную и правильную посадку, хорошо ставила руки…Дима очень был вдумчивый, вежливый, помногу, подолгу расспрашивал меня о деталях работы, результатах тренировок, особенно о тонкостях выездки конкурных лошадей, о балансе, о расчете… Недаром он сейчас один из самых техничных и стильных всадников в России.
А вот Спартак Чистяков был задиристый и хулиганистый не в меру. Даже теперь не верится. Сегодня его можно назвать истинным джентльменом, очень настойчивым и увлеченным в работе.
Елена Сиднева в детском возрасте подавала такие надежды в конкуре! Я был уверен, что в моей группе растет вторая Куликовская – Лена прыгала на любых лошадях! Блестяще выступала в юношеских конкурах до 135 см. Фантастически чувствовала лошадь, мягкость рук и чутье были редкие для юного возраста. Я мог посадить ее в назидание на вставшую под другим всадником лошадь, и под Леной лошадь летала, как птичка. Но Лена в какой-то момент откровенно призналась мне, что боится прыгать выше… «В чем же дело? Займемся выездкой!» И занялись, как видите не зря!
И, конечно же, Нина Менькова… С Ниной мы познакомились в ее 16 лет. Молодой Диксон, до семи лет был на редкость угловатый, нескладный в отличии от его полубрата Барина, смолоду роскошного жеребца. Мы приступили к тренировкам. Диксон был упрямый, Нина упрямая, и я упрямый на свой лад. Как-то Нину за взаимонепонимание я запер на два часа в деннике. Через пару лет стало понятно (и не только мне) чего стоит этот дуэт! Поистине, звездный дуэт. И Нина, и Диксон договорились между собой! До сих пор никто в мире не повторил элемент, который Менькова показала в Кюре Кубка Мира в Париже в 1990 году: на точке перед судьями Диксон выполнял пируэт на галопе, в воздухе менял ногу и крутил пируэт в обратную сторону! За пиаффе им частенько ставили 10 балов. Они и пируэт на пиаффе делали!
За этот дуэт (Менькова – Диксон) дважды в 1989 и 1990 годах меня награждали званием лучшего тренера СССР по результатам их выступлений. За этот же дуэт я получил звание заслуженного тренера РСФСР. А в 1989 году на чемпионате в Люксембурге ведущий «седельный магнат» Джин Фриз, опознав во мне тренера Диксона, всей нашей команде преподнес немыслимый подарок – седла «Каунти Седлери». Мы в СССР не могли и мечтать о таких седлах.
Теперь, кстати, Джин – мой большой друг, он подарил мне на юбилей роскошное конкурное седло, специально изготовленное для меня. Представитель «Каунти Седлери» в России Ольга Архипова - великолепный специалист по подгонке и набивке седел, специально приезжала ко мне «доводить» седло, и теперь я считаю это седло лучшим из всех, на которых сидел в жизни. А у Диксона тогда вообще составилась армия поклонников по всему миру, даже здесь в Америке. Когда мы с Верой (супруга Вера Станиславовна) обзавелись здесь знакомствами и связями в профессиональной среде, то были очень рады получить в подарок видеозаписи всех Европейских выступлений этой великолепной лошади под седлом Нины Меньковой. Мои американские ученики часто спрашивают меня: что главное для всадника? Руки, корпус, шенкель, расчет, баланс? Я отвечаю: Сердце! Если в сердце будет гореть заветный огонь любви к лошадям, то все приложится! Многие американцы удивляются такому ответу. Может быть, им не понятен такой ответ? Но я бы очень хотел, чтобы для тех, кто в России приходит в конный спорт, это было главным – любовь к лошади.
Не страсть, не сюсюканье. А та любовь, которая не знает раздражения, которая щадит и бережет, которая способна научить диалогу с партнером – лошадью.
Специально для Маренго.
Записала беседу Елена Типикина.
Июль 2006 года
Мериленд. США
